Рассказ Елены Манзархановой «Дорога заблудших»


Рассказ Елены Манзархановой «Дорога заблудших»

Литературное кафе продолжает публикацию рассказов — победителей конкурса «Рассказ в жанре фэнтази». Вашему вниманию рассказ Елены Манзархановой «Дорога заблудших».

 «Дорога заблудших»

Балатор решил, что забрел в глухие земли, когда наткнулся на каменных идолов, которых никогда раньше не видел. Но скоро утвердился, что это не так.

Фигур было четверо. Вытесанные из одного большого валуна корявым мастером, они имели неточные, грубые очертания с нарушенной симметрией глаз, не в меру крупных носов и прорезанного от уха до уха кривого рта, будто кто-то прошелся ножом по свиному салу. Все они стояли, набычившись, с растопыренными пальцами-бревнами, будто загораживали путь на запад, а каменные основания им застилал мох, занесенный сухой травой.

В любом другом месте, Балатор прошел бы мимо, решив, это отпрыски зодчих приходили измываться над камнем, дробя из него сие уродство, однако было определенно что-то, что его смущало в этих каменных изваяниях.

Во-первых, идолы стояли посреди широкого поля у низин хребта Гродго, растянувшегося с севера на юг более чем на полторы тысячи версты, разделяя земли Тогтурии и Хомхойсского княжества. И каждому бывалому воину Тогтурии, не раз бороздившему просторы родины, было ясно как день, по эту сторону хребта в этом квадрате нет ни городов, ни поселений, ни людей. Последний город Иганас Балатор миновал вчера и оправился на юг, в сторону от главного международного торгового пути. Мысль о том, что кто-то из  Иганаса мог возвести здесь молебен, отметалась сразу. Давно ослепшая к Истинной Вере столица торговли не признавала никакого бога кроме бога везения, чтобы хорошо основаться в рядах торговцев, и бога денег, чтобы плодородно обжиться.

Во-вторых, что это за божества, которых бывалый странник Балатор за 9 лет странствий по континенту ни разу не видывал, ни разу о них не слыхивал. Был ли это новый, доселе неизведанный миру, зарождающийся культ или языческая ветка, приползшая из смрада древних глубин Нойтона с южных границ, он не знал. Однако перевесил боевой меч с обоза лошади к нагрудному ремню у седла. Крупный белый конь под ним покачал головой, звякнув удилами. Тяжелый бок ножен лег ему по правой ноге.

Балатор подстегнул слегка лошадь, качнув сапогами. Жеребец в ответ молодецки тряхнул головой и фыркнул.

Он не тронулся с места, пока всадник не толкнул под бока посильнее, настойчиво потянув за удила обойти изваяния стороной и идти к лесу. Однако походный конь уже через 20 шагов стал спотыкаться на пологом, выжженном солнцем и изрытом тоннелями сусликов,  поле.

– Но, Хапуга, не упрямься, – сказал Балатор, покачиваясь в седле и изредка оглядываясь из-под полуопущенных век на черные угли идолов.

Жеребец повернул массивную голову так, чтобы искоса взглянуть на него и сказал:

– Зря ты ведешь нас сюда, негожее дело в языческие земли ступать без просу.

– Не неси ерунду, какие языческие земли посреди Тогтурии? – ответил тот. – Иноземцы дорого поплатятся, если это их рук дело.

– Народа здесь нет, – жеребец шумно вдохнул воздух в легкие. – Не чую я живых двуногих, все канули, всех порезали.

Балатор напрягся.

– Кто порезал?

Жеребец долго молчал, невесело потряхивая головушкой, словно противясь судьбе, что ведет его по этим местам против желания. Однако он и ранее противился ходить куда-либо, будь то лес погорелый или горное ущелье, или провинциальная деревушка, если чувствовал тревогу в дороге.

– То мне не ведомо, только воздух смертью пахнет. А рожи эти каменные, ты видывал когда-нибудь такое? Железом пахнут, сырой землей и опасностью.

– Сам заметил, – произнес всадник, хмуро глядя на свежую выволоченную ложбину по левую сторону от мерно клацающих копыт.

Он проследил за широкой бороздой изрытой, словно плугом, земли и сердце его сжалось. Гряда шла из самого леса и оканчивалась у ног каменных изваяний. То, что тащило этот грандиозный монумент, должно было обладать силой, по меньшей мере, 12 лошадей. Исполинский камень глубоко вспахал землю, на солнце торчали косые облепленные землей и песком подземные самоцветы. Но следов копыт не было.

– Какое лихо приползло в Тогтурию,– Балатора охватил праведный гнев. – Проклятые дорхогорцы изгнаны с южных границ, а их крепость разбита, что они еще не скоро соберутся вновь, не говоря уже о том, что мы отбили у них желание обворовывать наши земли.

– Они избрали себе нелегкого соперника, и заплатили сполна своей кровью за дерзость и алчность, – поддакнул конь. – Однако не серчай на них зря, они здесь не причем.

– Откуда знать это простому походному коню вроде тебя, Хапуга, ты большую часть своей жизни в царском хлеву стоял.

– Пусть и так, царевич, правда твоя. Да ты бы вспомнил, с какой чудесной долины увел меня жеребенком, какой ведунье мой родной табун прислуживал. То-то и оно. А сколько раз я войско твое уводил от беды и тебя, царского сына, спасал в дальних походах?

Балатор невольно ухмыльнулся, слушая неприкаянное нытье своего двенадцатилетнего коня. Сколько они бороздят просторы Тогтурии, в какие бы земли не забредали – он все ноет: то на волю просится, то заслуги считает. Хотя не закованный ходит по пасеке за стенами столицы и утром сам возвращается с другими лошадьми.

Они вошли в еловый молодняк, опоясывающий опушку леса подобно трехдневной щетине. Под неприметными боками елочек в залежалой прошлогодней траве толпами ютились смазливые шляпки опят. Крупный конь размерено вышагивал по незримой тропке, вьющейся среди елок, муравейников и зрелых земляничных полянок, пока не вошел в лес. Там он вновь пристроился к выволоченной колее и томно тянул воздух, собираясь сказать что-нибудь умное о тех же язычниках, хотя через полста метра все стало яснее некуда.

Колея вывела их на заросший вековым мхом скалистый пригорок, неприметный, если не считать выдолбленную в скале фигурку истукана, и ростом и формами совпадающую с теми, что Балатор видел на поле. Однако этот идол выглядел гораздо древнее тех, на нем ясно проступали зеленые пятна плесени, а края были шершавыми от продолжительного воздействия дождей, солнца и времени. Колея подступала к  боку истукана, где в скале был глубокий откол, а мох под ним завален россыпью сколов.

– Не нравится мне это… – Хапуга переменился с копыта на копыто. Его левое ухо повело в сторону, отвлекаясь на звук, не слышимый уху человека, а после конь уже и сам внимательно смотрел на скалистый завал.

– Что ты слышишь? – негромко осведомился всадник.

Лошадь сначала молчала, превратившись в сплошное внимание, даже не шевелилась.

– Речь. Человеческую.

– …Далеко?

– За скалой. Бормочет что-то… На молитву похожа, но нет в ней текучести и красоты, она черствая как язык сухих ветров и тверда как мои подковы, – Хапуга переступила через колею, тихо пробираясь вдоль скал к источнику звуков. – Один, похоже. А нет, отвечает ему кто-то… девичий голос… напуганный…

– Только заблудших чужеземцев нам здесь не хватало, – проворчал Балатор, припоминая одного старика Хаса со своей внучкой ушедшего на охоту так далеко на запад, что в Тогтурию ушел и поймался у самой переправы через реку Адаг-Баян, где до столицы рукой подать.

Лошадь некоторое время задумчиво кралась, но потом вдруг вскинулась, едва не ударив всадника по носу.

– Беда, царевич! Убить ее хотят!

– Пресвятой Дэсрид, скачи туда! – всадник молодецки вскинул меч из ножен и пригнулся к лошади, сорвавшейся с места, как срывается дичь от охотника. Если там действительно затеяно убийство, Балатор их сам зарубит, даже слушать не станет.

Богатырский конь с пяти крупных наскоков заложил петлю вокруг скалы и, оттолкнувшись от земли, что есть мочи, перелетел в безумно длинном скачке через залежь острой каменной породы.

То, что открылось за этими залежами взору Балатора, многое повидавшему на своем веку бывалому воину и страннику, въелось в его память так, что оно являлось в его кошмарах до последних дней. На небольшой лесной поляне среди мха и ельника стоит кругом косой забор из 12 шестов, и на каждом вонзен череп, будь то животный или человечий. Всюду зияли пустые глазницы, а некоторые черепа были напрочь лишены нижних челюстей. Посреди этого вопиющего места стоял чужак, завалившись на трость. То, что это чужак было видно по его одежде. Никто не носил такой в Тогтурии. Бардовый балахон с накинутой поверх жилеткой из мохнатой серо-белой шкуры, вероятно волчьей. Под ним сидела на коленях босоногая девица в грязных мужских одеждах и рыдала.

Появление на поляне Балатора застало врасплох обоих чужеземцев. Громко каркнул ворон, взлетевший со столба.

– Кто таков? – взвизгнул чужак, шарахнувшись в сторону от девчонки и пряча в одеждах сверкнувший нож. – Зачем явился?

Хапуга, не милуя чужака, смел его с пути, так яростно, как смел однажды нерадивого конюха раздававшим в загоне плетья бедным лошадям. Старика швырнуло на шесты, посыпались черепа.

Балатор придержал беснующего жеребца и грозно произнес:

– А ты я погляжу отчаянный и бессовестный. Построил на моей земле жертвенник, живешь здесь видать давно, а сам колдун, небось, какой? – он спрыгнул с коня и подошел к чужаку. – Что делал тут?

Чужак был гневен, но подняться на ноги не осмелел, правильно расценив свои шансы перед крепким воином с устрашающим мечом в руках. А колдуны редко рискуют нападать в опасной близи на вооруженного человека, если быть точным – ближний бой не их удел. И старик терпел, скрипя от злобы зубами.

– Сейчас не время языками трепать, – вырвалось из его уст. – Эту девчонку нужно убить. Злые бесы управляют ею.

– Да ну. И ты думаешь, я поверю в эту чепуху?

– Взгляни сам на нее, и ты все поймешь!

Балатор недоверчиво оглянулся на замызганную и к тому же связанную девушку, оторопело разглядывающую его латы. На лице ее был испуг прыгнувшего в пропасть человека.

– Посмотри-ка на меня, – вдруг заинтересованно потребовал царевич. Ему на миг показалось, что он узнал в ее тонких чертах кого-то очень близкого ему.

Пока отвлеченный царевич испытывал чувство дежавю, позабытый на миг колдун не терял времени даром. Он успел вынуть из-за рукава запечатанный глиняный сосуд и разбить его о лежащий под боком череп медведя. Воздух мгновенно пропитался ужасным смрадом, вырвавшимся наружу, сочная трава в радиусе 5 метров на глазах увяла и почернела. Хапуга, стоящий ближе всех к колдуну первым, отравился зловонием и, взбрыкнувшись, унес копыта. Колдун, сжимая нос и рот, вскочил на ноги и бросился прочь.

Опомнившийся Балатор уже не смог подобраться к колдуну, слишком плотной была завеса вони. Он подхватил заходящуюся кашлем девицу и поспешил в ельник, только бы подальше от этих скал, жертвенника и этого зловония, отбивающее всякое желание кроме побега. Он пробежал 3 десятка метра, прежде чем остановился. Глаза его жгуче слезились, а нос и горло адски горели, хуже, чем когда он надышался в юности перцовым растиранием.

– Вот ирод, попадись он мне!.. – закашлялся Балатор, согнувшись пополам.– Что такого ты ему сделала?.. Ты умеешь говорить?

Белокурая девушка растерла свои покрасневшие глаза и отчаянно высматривала кого-то между деревьев. Она будто ожидала чьего-то прихода и очень страшилась этого. Только тут Балатор смог лучше разглядеть насколько невежественно она одета. Ни одна барышня в столь цветущем возрасте не наденет мешковатые мужские штаны и рубаху без рукавов. Стыд и срамота, он видит ее пупок.

– Кто ты?.. Почему ты так одета?

Девушка перестала озираться и недоверчиво уставилась на него.

– Тот мужчина тоже так спросил, а когда я ответила, он приказал своему железному сыну связать мне руки и отвести к этим черепам на кольях.

– Но я не колдун. Я воин этой славной земли и ее защитник. Тебе нечего бояться рядом со мной, – Балатор сказал этодоверительно и протянул ладонь. Он не хотел, чтобы девушка приняла его за человека подобного ее мучителям.

Она поколебалась с минуту и сделала нерешительный шаг навстречу, но заметила что-то за его спиной.

– Слишком поздно…

Балатор оглянулся, не понимая, что так напугало девушку, и увидел их. Пятеро или шестеро крупных сатиров, диких обитателей дремучего леса, стремглав, летели сквозь лесную чащу с одним тупым животным намерением. Балатор вдруг понял, зачем колдун разбил зловонный сосуд и скрылся. К ним сейчас вся нежить сбежится!

– Беги! – бросил он девушке и напал на первых сатиров с ходу без раздумий.

Срубил с плеч одну голову, пронзил насквозь еще одно чудище. Они рычали, скалились, били копытом и крутили улиточными рогами, но напали они все разом. Царевич, не смотря на свою удалую силу, едва успевал отбиваться. Силища в этих зверях была бронебойная, тяжелая и резвая. Отбиваясь от одного чудища, царевич пропустил удар твердолобой головы, прилетевший под дых. Из легких выбило воздух, и Балатор растерял силу для замаха. Его тут же отбросили на землю, а пудовые копыта уже неслись на него, отбивая неровный стук. Балатор приподнялся на руке, изо всех сил замахиваясь мечом, однако с замиранием понимая, что одного броска недостаточно против троих чудовищ. Острое лезвие клинка срубило бритвой голень ближайшего чудища, и он провалился прямо на него, яростно вопя от боли и гнева. В нос ударил резкий запах липкого свиного пота. Двое других уродов затоптали бы их обоих, но тут в битву ввязался истинный спаситель Балатора, огласив округу громким ржанием под неистовый бой копыт. Хапуга перелетела через царевича, валя под собой монстра и затаптывая его в землю.Вместе они добилипоследних.

–На юг, – коротко велел Балатор, вскакивая на лошадь.

Жеребец резво ударился вдогонку за девой, чей след уже простыл.

Густые кроны деревьев низко свисали к земле, а разросшиеся кустарники были непроглядны. Девушке было бы легко здесь спрятаться. Листва совсем не шуршала под ногами. Она могла вполне прокрасться незамеченной куда угодно, в любом направлении.

Полоска леса быстро закончилась, и они оказались на холмистом поле, простирающемся на километры, прежде чем перейти в гористые земли Дорхогор – страны на протяжении 25 лет враждующей с Тогтурией по территориальным и ресурсным соображениям. Нелегко иметь под боком неутомимого врага, да что делать. Балатор был здесь на разведке. Раньше здесь было тихо и безлюдно до появления этих идолов посреди поля. Тут еще деву встретил запавшую в его душу, да сгинувшую под землю. А солнце – символ Тогтурии, оттесненный на груди и щите воина – между тем мерно падало во мрак, и поле приобретало негостеприимный грязно-желтый цвет. На уставшем небе уже зажглась первая звезда, а поиски так и не увенчались успехом.

Не менее большой загадкой оставался притихший лес и ни один зверь до сих пор не выпрыгнувший на них из его тени. Хапуга их слышал, но ни один и носа не казал наружу. А после, он и сам понял, что их сдерживает и не дает выйти из леса.

Там, в ложбине между накатными холмами стоял дом. Самый настоящий деревянный дом, с обжитым двором и небольшими постройками. Но это был не как те добротные деревенские дома, которые привык видеть в поселениях Балатор, проездом направляясь в Иганас или Ниму. Нет, дом был кособоким и приземистым с кривой крышей.  Про такие дома еще говорят «пьяный дом». Но глядя на этот и окутывающую его сизую дымку хотелось добавить «животрепещущий» ибо он навевал смуту в душу, и на грудь опускалась тяжесть. Сомнений не было, это дом колдуна.

– Здесь запах смерти и железа куда сильнее. И нежить это чувствует, – Хапуга нервно переменился с копыта на копыто. – Признаюсь, и я хочу убежать.

– Некуда нам бежать, позади родина. Вперед, Хапуга, – строго сказал царевич, приободряя верного коня своей уверенностью, но у самого внутри все перевернулось от одной мысли, что они могут не вернуться в Ниму с этого злосчастного похода.

И лошадь повиновалась, принимая на веру его слова, двинулась в самую гущу эмоционально тревожащих ее внутренний взор оттенков, переча своей пугливой природе. Сам царевич однажды на привале сказал Хапуге, отпуская его пастись на небезопасные просторы во время похода Тогтурского отряда с визитом к Хомхойсскому князю, что не видит в нем животное, прежде он видит в нем друга способного противостоять первичным инстинктам и предписанной природе. В ту ночь напали волки, и Хапуга не несся прочь как другие лошади, он принял бой, обороняя отход сородичей, и на память о том дне на его боках остались шрамы. Должно быть, сейчас он вспоминает те слова Балатора и крепится духом.

Они дошли до деревянного навеса, под ним стоял стол, заваленный провонявшими от дождей шкурами. На шкурах колючей грудой громоздились доспехи и оружие – дубинки, секиры, кинжалы, мечи, нагрудники, шлемы – все то, что можно снять с мертвого одинокого путника. По большому счету оружие встречалось Тогтурское.

Балатор потянул повод и жеребец остановился. Оба они почувствовали этот холодный взгляд вперившийся им в спину. Он медленно обернулся, сжимая рукоять меча.

В 30 шагах от нихстоялвысокий жилистый мужчина лет 35 с короткими волосами старца. Из одежды он носил только широкие, белые как его седина штаны. Балатор не видел его лица, но видел, что в правой руке он сжимает меч.

– Давненько у нас не бывало гостей, – раздался низкий и удивительно громкий голос чужака и он двинулся навстречу царевичу.

Царевич спрыгнул с коня.

– Найди деву, она должна быть неподалеку. Если увидишь меня поверженным – скачи отсюда что есть мочи, – шепнул царевич лошади, прежде чем слезть.

На него без тени опаски шел тяжелой поступью чужак.

– Так это ты Тогтурский воин, суешь нос не в свои дела, мешаешь зло наказывать, – нехорошо начал он. – Напал на моего отца.

– Колдунов никто не жалует, и я не пожалею. От вас один дебош и беды людские.

– Ты думаешь, я колдун? – чужак встал на расстоянии замаха меча и осклабился в подобии улыбки. Он был огромен как гора, а из-под низких бровей на царевича Тогтурии смотрели выжженные солнцем бесовские глаза, похожие на глаза утопленника, глаза вареной рыбы. – Забавно, ты первый кто назвал меня человеком.

Балатор оторопел.

Он не позволил себе испугаться и бросил на него меч. Чужак успел вскинуть руку, защищая голову и шею. Балатор был уверен, что силы, которую он вложил в удар, хватило бы срубить чужеземцу руку вместе с беловолосой головой, но меч вместо этого встретившись с рукой, почему-то соскочил с нее вскользь. Звук, с которым он сопровождался, был похож на звук удара по чугунной броне. В сторону  отлетела содранная ленточка кожи. На руке под лопнувшей кожей арима проступала и впрямь железная пластина, слегка погнутая на месте удара мечом.

– Пресвятой Дэсрид, – не веря своим глазам, прошептал Балатор. – Сталь вместо плоти…

Чужак направил на негобелые зрачки бесовских глаз и губы его разжались.

– Бывает так, что звезды падают в кузни на головы кузнецов. А бывает, падают на головы работ кузнецов, – он одним коротким ударом выбил из правой руки его меч и пошел в атаку.

Царевич, уклоняясь от его тяжелых ударов, успел вынуть кинжал и полоснуть по его животу, увернуться и нанести удар в грудь, ухо, спину. Но все оказалось тщетно. Ни меч, ни кинжал не брали его железного тела. А чужак все наносил и наносил свистящие удары, подобно летящим валунам с участка горы. Скоро он устанет уклоняться, пытаться сбить железного беса на землю. Арим вскинул неожиданно кулак, Балатор увернулся от него, но удар пришелся в грудь. Его откинуло назад, и он упал на землю. В глазах путника потемнело от жгучей боли, он не мог нормально втянуть воздух в легкие.

Седовласое порождение порока грозно нависло над ним белой бесчувственной горой. Он видел  конец Балатора, первого защитника Тогтурии, и в его видениях тот уже никогда не покинет этот лес, как и его верный конь.

– Я милостив к людям, поэтому убью тебя быстро. Но только ты скажешь,где прячется эта бестия.

–Я в жизни беса видел лишь однажды и он передо мной.

– Ты не видел настоящего беса, что видели мы. Обычный человек не способен на такие злодеяния как она, – сказал чужак и вдруг замолк, услышав шум, прокатившийся по полю.

С востока эхом накатывал рокот в прохладных сумерках, и звук его был неведом раньше слуху бойцу ни здесь, ни за морями. Шум нарастал, что-то неслось на них напрямую из мрачных недр леса, неслось, как если бы несся галопирующий на прямой жеребец. В следующий миг холм короткими вспышками озарился со стороны леса, будто солнце упало на землю и покатилось к ним.

На холм вспрыгнуло свирепое чудище, издавая злой рев и источая слепящий свет, льющий из его квадратных глаз. Оно, продолжая оглушительно реветь, понеслось к ним. Арим хотел отпрыгнуть в сторону, но прогадал с моментом и чудо-юдо сбило его с ног. Чужака подбросило на морду зверя и выкинуло на его пыльный след.

На миг Балатор увидел уродливое тело чудища, пронесшееся мимо него. Он не понял, что именно он увидел, но оно было неживым.

Оно вильнуло в сторону и воткнулось носом в кузнечную наковальню. Затем затихло и застыло.

Из его нутра выполз человек. Девушка со светлыми волосами. Она поднялась и, шатаясь, пошла к ним. В руках она несла длинный и явно тяжелый инструмент из черного металла.

Арим уже стоял на ногах и не выглядел как прежде уверенным и безмятежным. Половина его туловища было скошена. Кожа висела клочьями, но железное тело было невредимым.

– Меня невозможно убить смертными руками.

Девушка, измазанная грязью, проведшая дикое время в поисках своего джипа в проклятом лесу, ничего не ответила. Еще вчера вечером, отправляясь в такой тихий лес встречать отца с охоты, она и помыслить не могла какое тяжкое бремя ляжет на ее долю – быть потерянной, заброшенной в далекое, затерянное прошлое. А там ее встретит этот каменный деспот и вывернет наизнанку ее надежды вернуться на тропу, с которой она съехала.

Она вскинула охотничий «Тигр» прикладом к плечу. В затворе 2 патрона с дальностью выстрела полтора километра. Должно пробить…

Арим не придал значения ни действиям одержимой бесами, ни странному предмету в ее руках. Он направился к ней собираясь покончить, наконец, с повелительницей лютого, доселе невиданного, зверя.

Дева спустила курок. Раздался оглушительный выстрел. Перезарядка. Еще один выстрел. Отброшенный чужак пошатнулся всем телом. Его грудь с круглыми дырами в корпусе тяжело вздымалась и опускалась. Он дышал точно лошадь, отскакавшая свой последний рекордный бег, теперь лежит и издыхает. Томные короткие дорожки, тянущиеся со стреляных ран, напомнили девушке о смертности каждого бренного тела и бессилии перед железом и огнем.

Арим завалился набок и больше не двигался.

Прошла тягостная минута.

Она опустила ружье только после осознания, что злодей повержен пулей и теперь не воскреснет.

Девушка подошла неспешными шагами к царевичу, который потерянно сидел на земле. Трудно сказать, что он испытывал в этот момент.

На холме показался Хапуга. Он стоял там и внимательно всматривался в людей у навеса с оружием.

– Это…

– Это не колдовство, – предугадывая вопрос, сказала девушка. – И я не ведьма. Я… просто заблудилась в лесу…

Она осела на колени, глаза ее заслезились.

Балатор нерешительно коснулся дула ружья. Оно еще не успело остыть. А дева, уже не стесняясь никого, всхлипывала в голос и размазывала слезы по щекам. В этот, казалось, самый нелицеприятный момент, когда она была чумаза, как трубочист, Балатор с изумлением для себя обнаружил простую истину, тяготившую его своим таинством с первой секунды встречи с ней. Эта белокурая дева с тонкими чертами лица и белыми руками была поразительно похожа на статую Воительницы Нимы, чей скульптор возводил ее в дворцовой мастерской на протяжении 7 лет. Балатор играл подле нее юнцом и помнил ее хорошо из сказок, которые читали ему няньки. Ей молятся воины перед битвой и ей посвящают свою победу. Вот кого напомнила ему эта девица. И совпадение ли, она убила светоча.

Он подтянул ее к себе, и она благодарно уткнулась носом в его плечо. Кем бы она ни была на самом деле: ведьмой, одержимой бесами, богиней воинов, заблудшим человеком – судьба столкнула их и, имея превосходный шанс сбежать – она вернулась. И это возвращение сохранило ему жизнь.

К ним позвякивая стременами, с холмов уже спускался довольный Хапуга.







Яндекс.Метрика